Шотландец в Америке - Страница 69

— Тяжкая жизнь предстоит этому младенцу, как бы ты ни старалась ему помочь.

— Вот уж нет, — отрезала она решительно. — Уж будь уверен, я позабочусь, чтобы ему было хорошо.

— И как же ты это устроишь, девушка?

— Я сама его воспитаю, — сказала Габриэль, и это было не пустое обещание — она отдавала себе в этом отчет.

— Но ведь это не теленок, которого можно вернуть матери-корове, — возразил Дрю.

Габриэль прямо взглянула ему в лицо. Возражать бесполезно. Он твердо уверен, что она — легкомысленная и ветреная глупышка. Значит, придется доказать, что он ошибается. Неизвестно как, но доказать.

Подъехал Долговязый, ведя в поводу вторую оседланную лошадь. Он посмотрел на ребенка, которого все еще держал на руках Дрю, потом на Габриэль — и покачал головой, словно при виде двух умалишенных.

— Ты готов, Скотта?

— Угу.

Дрю взглянул на Габриэль.

— Так, ты говоришь, собака приведет нас на место?

Габриэль нагнулась, погладила Верного по голове, затем достала из кармана лоскуток и дала ему понюхать.

— Иди, мальчик, ищи, — только и сказала она.

Собака вильнула хвостом, будто давала знать, что поняла, — и легко побежала в западном направлении.

Дрю улыбнулся и вручил ребенка Габриэль. На секунду их пальцы встретились, но он отдернул руки, словно обжегся. Подал лопаты Долговязому и одним легким, изящным, словно парящим в воздухе, движением вскочил на вторую лошадь.

— Не пытайся сама доить корову, — напомнил он. — Поклянись, что не будешь.

Дрю уже слишком хорошо изучил Габриэль. Вот бы и ей так же хорошо его узнать!

Девушка кивнула.

— Этого недостаточно. Я хочу, чтобы ты дала честное слово, — настаивал Дрю.

— Я не буду сама доить корову, — послушно повторила Габриэль.

Он в последний раз пронзил ее взглядом, еще полным сомнения, и два всадника скрылись во тьме.

16.

Дрю ехал вровень с Долговязым. Пустив коней легкой рысцой, они следовали за собакой, бежавшей впереди.

Да, пес чертовски смышленый, думал Дрю. Габриэль была, несомненно, права, решив, что Верный в прошлом был сторожевой собакой. Ему приходилось видеть таких псов в Шотландии, они с удивительным проворством охраняли овец и коров.

Дрю изо всех сил старался думать только о предстоящем деле, а не о женщине, оставшейся в лагере. Да, Габриэль лгунья, но добрая, в этом сомневаться не приходится, хотя эта доброта касалась только четвероногих и младенцев. Все же вряд ли ее привязанности к малышу хватит надолго. Конечно, настроена она очень решительно, но взять на себя заботу о ребенке далеко не то, что дать приют теленку, лошади или собаке.

Нет, ее последняя привязанность долго не продлится. Его собственная мать доказала непрочность таких чувств. У Дрю сохранились смутные воспоминания из самого раннего детства. Мать любила и ласкала его… но потом пристрастилась выпивать и к опиуму и всегда старалась скрыться, когда ее муж вымещал свою ярость на ее сыне. Ему исполнилось уже восемнадцать, прежде чем он узнал причину этого, и хотя Дрю отчасти жалел мать, но другая, уязвленная часть его существа не могла простить ей этого предательства.

Его доверие к людям тогда было подорвано, и Дрю не думал, что оно когда-нибудь может восстановиться. Да и вряд ли он этого хочет. Опыт общения с Габриэль только утвердил его во мнении, что желать подобного может только сумасшедший.

Ее уловки и обман еще раз убедили Дрю, что людям нельзя доверять. О, в этой женщине многое достойно восхищения, но это лишь пуще убеждало Дрю избегать ее. Уважение к ней — недопустимая роскошь, он не может себе этого позволить. Габриэль удалось взломать его защитный панцирь, сорвать маску напускного равнодушия и легкомыслия, в которой Дрю Камерон общался с миром. Он нешуточно боялся того, что последует, если он сблизится с ней по-настоящему. Дрю не желал ставить опыты и вообще не был уверен, что сможет сызнова пережить боль и отчаяние, обман и предательство со стороны той, что, казалось, полюбила его.

Дрю взглянул на своего спутника.

Долговязый подмигнул ему.

— Думаешь о мисс Габриэль? Вот уж не думал, что под грязной одеждой скрывается такая хорошенькая леди.

Собака побежала быстрее, заставляя всадников тоже прибавить прыть, — и Дрю получил возможность не отвечать на вопрос. Долговязый прав. Габриэль — хорошенькая леди. Слишком хорошенькая. Он замечал все мужские взгляды, направленные на нее, и маялся ревностью, когда она улыбалась другим погонщикам.

Его мысли прервал собачий лай. Очевидно, пес нашел, что искал, — и теперь ему есть чем заняться.

* * *

«Я обещала», — твердила себе Габриэль, переходя от одного погонщика к другому и прося кого-нибудь подоить корову.

Увы, все они, конфузясь, отказывались. Некоторые, потому, что Дэмиен запретил им помогать Габриэль и ребенку, другие твердили, что никогда в жизни не доили коров, а третьи просто исчезали из виду при ее приближении.

Габриэль мысленно прокляла Дэмиена и его козни и вернулась к младенцу. Тот уже громко плакал от голода. Она раскрошила печенье в воде, но младенец не стал есть вязкую жижу. Девушка еще не теряла надежды уговорить его, когда брезент, служивший дверью в фургон, приподнялся, хлопнул — и она увидела Керби Кингсли. Габриэль ощетинилась и приготовилась сражаться за младенца.

— Дэмиен сказал, что ты нашла ребенка.

Девушка стиснула сверток в руках и кивнула.

— Сколько ему?

Она едва заметно пожала плечами.

— Точно не знаю. Наверное, три-четыре месяца.

Кингсли покачал головой.

— Скотти зовет твой фургон Ноевым ковчегом. Скольких еще сирот ты намерена приютить?